Через 9 лет после «Севильского цирюльника» состоялась премьера комедии «Женитьба Фигаро» (27 апреля 1784 г.). За это время французское общество сделало гигантский шаг вперед и стояло уже на пороге революции. Наполеон заявит потом, что «Женитьба Фигаро» – это уже революция в действии.

Успех комедии был необычайный. Зрители разбились на два лагеря: блюстители старого порядка приходили в негодование, обвиняли автора в безнравственности, утверждали (и не без основания), что он ниспровергает устои; демократический зритель с восторгом рукоплескал политическим выпадам Фигаро, от души смеялся над комическими фигурами придурковатого судьи Бридуазона, секретаря суда взяточника Дубльмена, Базиля, Бартоло и самого Альмавивы, пытавшегося безуспешно тягаться умом с Фигаро.

О комедии говорила вся Европа. В 1785 г. в одной Германии было 12 переводов пьесы на немецкий язык. На русской сцене она шла в 1785 г. по-французски, а в 1787 г. – уже в переводе на русский язык.

Не везде ей удавалось пробиваться на сцену.

В Австрии она была запрещена, и Моцарту, который с ноября 1785 г. начал работать над оперой, пришлось отказаться от многих политически острых моментов, имевшихся в пьесе, ради того, чтобы венценосные особы разрешили его оперу к постановке (премьера ее состоялась в Вене 1 мая 1786 г.).

В предисловии к пьесе Бомарше сообщает о своих взглядах на комедию: «Без острых положений в драматическом действии, положений, беспрестанно рождаемых социальной рознью, нельзя достигнуть на сцене пи высокой патетики, ни глубокой нравоучительности, ни истинного и благодетельного комизма».

Это уже целая программа нового искусства. Живописать борьбу сословий, черпать в ней драматические конфликты – такова задача сцены. Более того, вне сферы этой борьбы нет подлинного искусства. Политический характер пьесы Бомарше согласуется с его эстетической системой.

«Женитьба Фигаро» значительнее, серьезнее, смелее ставит социальные проблемы, затронутые еще в «Севильском цирюльнике». «Театр –• это исполин, который смертельно ранит тех, на кого направляет свои удары», – пишет Бомарше в предисловии к пьесе.

Вельможе Альмавиве противопоставлен простолюдин Фигаро, «наиболее смышленый человек нации». Однако здесь не простое противопоставление, как в «Севильском цирюльнике», где плебей своим умом и жизнедеятельностью лишь выгодно отличался от аристократа, здесь плебей и аристократ – враги. Между ними ожесточенная война. В их противопоставлении, в их борьбе – сценический нерв пьесы. Фигаро гневен, Фигаро готовится к бою. Но это не будет открытый бой: ведь силы неравны, в руках Альмавивы – власть. Фигаро прошел суровую школу жизни и рано познал нравственные законы общества, разделенного на господ и рабов: «Каждому хочется добежать первому, все теснятся, толкаются, оттирают, опрокидывают друг друга, – кто половчей, тот свое возьмет, остальных перегонит». Пред нами не просто весельчак, неунывающий мастер хитрой интриги, но человек, наделенный огромными силами ума и характера. На что тратятся эти силы? «Ради одного только пропитания мне пришлось выказать такую осведомленность и некую находчивость, каких в течение века не потребовалось для управления Испанией», – говорит он. Жизнь Фигаро – постоянная, незатихающая, напряженная и ожесточенная борьба простолюдина за свое существование. Ни минуты покоя, ни дня отдыха – всегда и везде дамоклов меч нужды, угроза остаться па улице без крова. Он перепробовал все профессии: был парикмахером и драматургом, занимался медициной и политической экономией, сталкивался с судебными властями. За критические выступления в печати подвергался правительственным репрессиям, сидел в тюрьме. Он «все видел, всем занимался, все испытал». И этот тернистый путь Фигаро проходит, не теряя ни своей жизнерадостности, ни оптимизма.

Фигаро и Сюзанна утверждают себя в жизни сами, ни от кого не ждут помощи, ни на кого не опираются. Ум, воля, сознание своей правоты – вот их оружие! И они верят в его силу. Они относятся к своим господам с некоторой долей снисходительного презрения: на стороне господ богатство и знатность, но это очевидная несправедливость, сами же господа – существа слабые, неспособные постоять за себя. Фигаро и Сюзанна – люди с сильной волей. Они не станут унывать и умеют добиваться своего. Отсюда проистекает их покоряющая веселость, их неиссякаемый оптимизм. Автор их любит, любуется ими, постоянно, всегда, и своею любовью к ним заражает зрителя.

Критических замечаний, рассеянных в пьесе и брошенных как бы невзначай, немало. Мальчик-подпасок, узнав, что граф хочет пригласить в замок судей, вызывается их разыскать и привести. С милым простодушием он заявляет: «Здешних судейских крючков я всех наперечет знаю». Добрейший Аитонио, садовник, дядя Сюзанны, говорит графу: «А все-таки есть, черт подери, справедливость на свете: вы-то, ваше сиятельство, сами в наших краях столько набедокурили, что теперь следовало бы и вас…»

Похожие материалы:

Фантастическое как элемент поэтической системы Булгакова. Фантастика в сатирическом и философском аспекте
В одном из черновиков романа "Мастер и Маргарита" сохранилась запись М. Булгакова "Фантастический роман", которая могла быть вариантом названия, а возможно, указанием на жанр[1]. Фантастическое как элемент поэтической ...

Историческое время в поэзии Жуковского
С чувством времени связано и чувство истории. У одних писателей это чувство истории сильнее, у других слабее. Это сказывается не только в выборе исторических тем одними авторами и в отсутствии интереса к ним у других. Даже в подходе к пей ...

Ф.М. Достоевский «Преступление и наказание»
Использовал символику чисел и реалист Достоевский. Слова Раскольникова о том, что в Петербурге детям «нельзя оставаться детьми», что «семилетний» уже «развратен и вор» особо значимы потому, что до семи лет ребёнок в христианской традиции ...