Поэтика быта и повседневности в любовном романе
О литературе » Анализ проблемы повседневности в современном любовном романе » Поэтика быта и повседневности в любовном романе

С конца ХХ века поэтика быта и повседневности становится в центре исследования социологов, историков, культурологов и филологов. Одним из наиболее значимых является труд П. Бурдье "Практический смысл" , который состоялся как классический труд социологии XX в., так как П. Бурдье совершил попытку синтезировать разнородное. П. Бурдье построил собственную систему анализа родственных и матримониальных обменов, представив их как основанные на практическом смысле и чувстве игры, а не на правилах и моделях, которые нашли в них структурные антропологи. Основной для понимания концепции П. Бурдье является триада: практика – сознание – габитус. В связи с этим важным является понятие габитус. Габитус – это "ансамбль интериоризированных социальных отношений". Габитус – это воплощаемое в поведении, речи, походке, вкусах человека прошлое (его класса, среды, быта, семьи) и будущее. Теория П. Бурдье представляется актуальной и значимой при определении феномена повседневности и ее роли в системе культурных кодов. Она позволяет осмыслить и некоторые художественные приемы, актуальные для массовой литературы.

Быт и повседневность – те константы, в которых находит свое отражение "дух времени", социальная сторона общества. Они являются маркерами определенного времени и целой эпохи. В частности Ю.М. Лотман подробнейшим образом рассмотрел и описал быт и нравы, обыденную культуру России XVIII–XIX веков в контексте мировой культуры. Им рассмотрены общественная и образовательная системы, мода, этикет, обычаи (обряды), а также исторические события и личности в свете обыденной культуры. Повседневная жизнь для автора – категория историко-психологическая, система знаков, то есть в своем роде текст. И беседы Лотмана ставят своей целью научить пониманию этого текста и осознанию неразделимости бытийного и бытового. Создается представление о неразрывной связи глобальных явлений с повседневными, обыденными, прослеживается мысль о непрерывности культурно-исторического процесса.

В массовой литературе, с одной стороны, описывается повседневность, социальные и жизненные бытовые реалии, с другой стороны, реалии современности сочетаются с неправдоподобностью, сказочностью героя. Сказочные представления являются трафаретными, пересказывающимися из романа в роман. Пример такой "трафаретности быта" можно наблюдать в типичном представлении о замужестве героини – это дорогая, пышная и красивая свадьба:

Через две недели свадьба… И платье сшито… Вверх изысканности – тончайший шелк цвета слоновой кости с брюссельскими кружевами… И свадебное путешествие заказано. НА Мальдивские острова.

Ровно в полдень новенькая серебристая "Нексия" уже стояла у входа в загс. Анфиса в алом атласном платье, накинув на плечи шубу, вылетела из машины, держа в руках набитую деньгами сумочку, и, велев жениху с "подругой" ждать её тут и никуда не отходить, ринулась в храм Гименея. (Богданова А.В. Пять лет замужества. Условно)

В связи с этим можно говорить о фольклорной традиции в массовой литературе. Писатель, литературовед и критик А. Генис образно представляет связь массовой литературы с фольклором: "Масскульт, творческой протоплазмой обволакивает мир, это и тело, и душа народа. Здесь, еще не расчлененное на личности, варится истинно народное искусство, анонимная и универсальная фольклорная стихия". В массовой литературе как аналоге фольклора обнаруживаются очерки современных нравов и картина жизни города:

Она действительно не могла полюбить Москву. Это всегда было так, еще когда Рената была школьницей и приезжала сюда с экскурсиями, и это не изменилось теперь. Что она такое, Москва? Она была Ренате непонятна и в непонятности своей казалась суетливой, суетной, бестолковой. В ней не было стройности – ни в одной ее составляющей не было, и в образе московской жизни стройности не было так же, как в планировке улиц. Здесь-то, на Северо-Западе, это не очень чувствовалось, потому что это был обычный спальный район, похожий на точно такие же спальные районы любого большого города. Но когда Рената оказывалась где-нибудь в арбатских переулках, или у Чистых Прудов, или в Замоскворечье, или, и особенно, на Тверской – одним словом, где-нибудь, где была, она это понимала, настоящая Москва, – ее сразу же охватывало уныние.


Похожие материалы: