Это широко известное и, бесспорно, весьма значительное достоинство Симонова имеет ясное объяснение — оптимально возможную близость к жизни своих героев, которые были и Героями Времени, людьми, решавшими ход исторических событий, судьбу всего человечества. Вообще в творчестве Симонова прототипическая основа образов прослеживается довольно легко. Теперь после полной публикации дневников, любой читатель без труда установит, например, что Проценко — это А. И. Утовенко, «который после Сталинграда успел стать из полковника генералом». Точно так же очевидны и многие другие параллели: Левашов — Балашов, Пантелеев — Николаев, генерал Кузьмич — генерал М. Е. Козырь. Сложнее обстоит дело с образом Серпилина, в котором обнаруживаются и полковник Кутепов, поразивший Симонова героической обороной под Могилевом в самые трудные первые дни боев, и крупнейший военачальник, герой Одессы и Севастополя, генерал И. Е. Петров, и отчим писателя А. Г. Иванищев с его суровым и высоким нравственным кодексом. Во всех этих случаях можно проследить дистанцию между образом и прототипом, определяемую художественным замыслом писателя, его стремлением к обобщению и осмыслению действительности. Константин Симонов никогда не был только наблюдателем и регистратором событий. Ныне опубликованный дневник «Разные дни войны» это наглядно и убедительно доказывает. Как журналист он никогда не был рядом с событиями, рядом с действующими лицами, а уж тем более где-то сбоку или над ними. Он был одним из тех, кто повседневно жил на войне, и поэтому всесторонне, основательно, подробно знал как сегодняшние мысли и чувства, огорчения и радости, так и завтрашние тревоги военных людей. Известно, что никто не посылал Симонова в разведку на полярные скалы, или в опасное подводное плавание по заминированному Черному морю, или к югославским партизанам. Но он стремился быть всюду, где сражаются его товарищи, он стремился узнать о войне все, что он мог узнать. А знание и рождало его зоркость, его умение предвидеть, его ясное ощущение самых насущных задач общественной жизни. В этой же особенности биографии Симонова надо видеть первопричину того, как причудливо и многослойно переплетается в его творчестве документальное и художественное. Новаторство Симонова здесь несомненно. Я не знаю, существуют ли в мировой литературе произведения, аналогичные «Разным дням войны». С одной стороны — это очевидный и неоспоримый документ. К тому же уникальный— в силу обычной для фронтовиков невозможности вести дневники. Но в то же время перед нами документ, в котором постоянно присутствует авторская оценка, авторское отношение к действительности, да еще чрезвычайно сложное, как бы многоэтажное. Голос Симонова-фронтовика то и дело переплетается с позднейшими комментариями. Сейчас, из XXI века мы смотрим на факты глазами Симонова и 1940-х и 1970-х годов. А сплав объективного и субъективного, наличие не только факта, ной точки зрения на факт — первый признак художественного начала. В «Разных днях войны» есть образ автора, к тому же изменяющийся, эволюционирующий. И поэтому есть все основания видеть в этих дневниках не просто документ, а новый жанр художественно-документальной литературы. Пожалуй, еще сложнее и еще необычнее жанровая природа «Записок Лопатина». У героев этого цикла, как правило, есть вполне определенный и ясно опознаваемый прототип, и в то же время Симонов очень своеобразно деформирует судьбы и характеры своих прототипов, отходит от факта, дает полную свободу своему творческому воображению во имя решения чисто художественных задач — обобщения действительности, усиления эмоционального воздействия, ясности и определенности авторских идей и оценок. Поэтому записки Лопатина, конечно, не имеют отношения к мемуарам, к документу. Но в то же время это отнюдь не «Повести Белкина», ибо дистанция между повествователем и автором, между Лопатиным и Симоновым хоть и существует, но вовсе не имеет никакого принципиального характера. Здесь, видимо, надо констатировать еще одну новую разновидность художественно-документальной литературы. Следует сказать и о том, что внутри цикла «Из записок Лопатина» соотношение факта и вымысла постепенно меняется, ибо возрастает удельный вес и художественная значимость вымысла. Однако это не означает умаления, снижения роли факта. Истина заключается в ином: писателю все яснее становится обобщающая сила факта, его способность пробуждать интерес к важным и актуальным проблемам, подсказывать их решение. Именно для того чтобы выявить подлинное содержание факта, его зачастую неочевидную суть, его скрытую субстанциональность, и становится необходимой преображающая, преувеличивающая, высвечивающая энергия творческого воображения. Такова диалектика развития Симонова. Чем значительнее воспринимается факт, тем острее ощущается необходимость вымысла. Похожие материалы: Фиксирование информации. Тезисы «Слово о полку Игореве» и жанровые параллели в средневековой и мировой
литературе Составить пожанровые списки. Какие повести, рассказы, сказки написали
В.Бианки, Г.Снегирев, Г. Скребицкий, Н.Сладков и др.? Какие новые жанры в
детской литературе создали писатели-природоведы? |
Ранняя проза К. Симонова. Военная тематика и
описание войны в творчестве писателя
Страница 7
О литературе » Основные темы творчества К.М. Симонова в 1950-1970-е годы » Ранняя проза К. Симонова. Военная тематика и
описание войны в творчестве писателя