По обыкновению всех партийных руководителей Советского Союза, Хрущев пытался и Солженицына использовать вместе с повестью в качестве "колесика и винтика" партийного дела. В своей известной речи на встрече с деятелями литературы и искусства 8 марта 1963 г. он представил открытие Солженицына как писателя заслугой партии, результатом мудрого партийного руководства литературы и искусства в годы своего собственного правления.

Партия поддерживает подлинно правдивые художественные произведения, каких бы отрицательных сторон жизни они ни касались, если они помогают народу в его борьбе за новое общество, сплачивают и укрепляют его силы».

Условие, при котором партия поддерживала произведения, касающиеся "отрицательных сторон жизни", было сформулировано Хрущевым отнюдь не случайно: искусство и литература - "с партийных позиций" - нужны для того, чтобы помогать в "борьбе за новое общество", а не против него, чтобы сплачивать и укреплять силы коммунистов, а не раздроблять их и разоружать перед лицом идеологического противника. Далеко не всем партийным деятелям и писателям, аплодировавшим Хрущеву в 1962-1963 гг., было ясно, что Солженицын и Хрущев преследовали разные цели, утверждали взаимоисключающие идеи. Если Хрущев хотел спасти коммунистический режим за счет проведения половинчатых реформ, идеологической либерализации умеренного толка, то Солженицын стремился сокрушить его, взорвать правдой изнутри.

В то время это понимал один Солженицын. Он верил в свою правду, в свое предназначение, в свою победу. И в этом у него не было единомышленников: ни Хрущев, ни Твардовский, ни новомировский критик В. Лакшин, боровшийся за Ивана Денисовича, ни Копелев .

Первые восторженные отзывы о повести "Один день Ивана Денисовича" были наполнены утверждениями о том, что «появление в литературе такого героя, как Иван Денисович, - свидетельство дальнейшей демократизации литературы после XX съезда партии»; что какие-то черты Шухова «сформировались и укрепились в годы советской власти»; что «любому, кто читает повесть, ясно, что в лагере, за редким исключением, люди оставались людьми именно потому, что были советскими по душе своей, что они никогда не отождествляли зло, причиненное им, с партией, с нашим строем".

Возможно, авторы критических статей делали это для того, чтобы поддержать Солженицына и защитить его детище от нападок враждебной критики сталинистов. Всеми силами те, кто оценил по достоинству "Один день .", пытались доказать, что повесть обличает лишь отдельные нарушения социалистической законности и восстанавливает "ленинские нормы" партийной и государственной жизни (только в этом случае повесть могла увидеть свет в 1963 г., да еще и быть выдвинутой журналом на Ленинскую премию).

Однако путь Солженицына от "Одного дня ." к "Архипелагу ГУЛАГ" неопровержимо доказывает, как уже к тому времени был далек автор от социалистических идеалов, от самой идеи «советскости». "Один день ." - лишь маленькая клеточка огромного организма, который называется ГУЛАГ. В свою очередь ГУЛАГ - зеркальное отражение системы государственного устройства, системы отношений в обществе. Так что жизнь целого показана через одну его клеточку, притом не самую худшую.

Человек ли? Этим вопросом задается читатель, открывающий первые страницы повести и будто окунающийся в кошмарный, беспросветный и бесконечный сон. Все интересы заключенного Щ-854, кажется, вращаются вокруг простейших животных потребностей организма: как «закосить» лишнюю порцию баланды, как при минус двадцати семи не запустить под рубаху стужу на этапном шмоне, как сберечь последние крохи энергии в ослабленном хроническом голодом и изнуряющей работой теле - словом, как выжить в лагерном аду.

И это неплохо удается сноровистому и смекалистому русскому крестьянину Ивану Денисовичу Шухову. Подводя итог пережитому дню, главный герой радуется достигнутым удачам: за лишние секунды утреннего дрема его не посадили в карцер, бригадир хорошо закрыл процентовку - бригада получит лишние граммы пайка, сам Шухов купил табачку на два припрятанных рубля, да и начавшуюся было утром болезнь удалось перемочь на кладке стены ТЭЦ.

Все события повести как будто убеждают читателя, что все человеческое осталось за колючей проволокой. Этап, отправляющийся на работу, представляет собой сплошную массу серых телогреек. Имена утеряны. Единственное, что подтверждает индивидуальность, - лагерный номер. Человеческая жизнь обесценена. Рядовой заключенный подчинен всем - от состоящих на службе надзирателя и конвоира до повара и старшины барака, тихих же узников, как и он. Его могут лишить обеда, посадить в карцер, обеспечив на всю жизнь туберкулезом, а то и расстрелять.

И все же за всеми нечеловеческими реалиями лагерного быта выступают человеческие черты. Они проявляются в характере Ивана Денисовича, в монументальной фигуре бригадира Андрея Прокофьевича, в отчаянной непокорности кавторанга Буйновского, в неразлучности «братьев» - эстонцев, в эпизодическом образе старика-интеллигента, отбывающего третий срок и, тем не менее, не желающего отказываться от приличных человеческих манер.

Похожие материалы:

Дуэльный кодекс. Общие сведения
Прежде всего, дуэль есть единоборство между двумя лицами по обоюдному их соглашению, со смертоносным оружием, при заранее определенных условиях и в присутствии свидетелей с обеих сторон. Причина ее – вызов одного лица другим за нанесенное ...

Календарные обряды (яичное заговенье)
Белова Анна Кирилловна 1911 г.р. очень интересно рассказала о календарном обряде весны - яичном заговенье. Весну по слова Анны Кирилловны провожали в Яичное заговенье, приходящееся на воскресенье накануне Петровского поста, через неделю ...

Истоки, типы, жанры и формы фантастики
Если под фантастикой понимать любую выдумку, любое нарушение пропорций действительности, зафиксированное в художественной форме, то её дальние истоки следует искать не только в средневековой, в данном случае древнерусской литературе, но и ...