Одна из странных особенностей русской фантастической литературы (и литературы в целом) - стремление уйти от фантазирования и выдумывания как такового, желание избежать самой сути писательского сочинительства - ее права на художественный вымысел.

Для русского писателя этот законный вымысел нет-нет да и обернется строгим вопросом: а нет ли в этом нечестности? Подсознательное намерение избежать вымысла - онтологический признак нашей письменности. Так у древнегреческого мифа, конечно, больше прав на неправду, чем у древнерусских былин, которые как бы настаивают на подлинности своих богатырских чудес, которые были в старину на самом деле.

Эта установка на доподлинность вымысла явно чувствуется и в реалиях Достоевского, которому было важно обозначить тринадцать ступенек в реальном доме выдуманного Раскольникова и в том, как Гоголь настаивает на том, что нос коллежского асессора Ковалева расхаживает по Невскому проспекту в шляпе с плюмажем, по коей "можно было заключить, что он считается в ранге статского советника".

Вообще Петербургу в нашей фантастической литературе повезло намного больше, чем Москве. Действие практически всех повестей этого жанра начиная с XVIII века если и случается в России, то случается в северной столице. Сам химерический дух города, рожденного в титаническом сне державной власти, излучает радиацию видения. Еще до Гоголя Петербург описывал в своем "Путешествии . г-на С ." - под именем Перегаба - Михаил Щербатов, там же в Питере будущего бродит по прешпектам и герой утопии "Сон" Александра Улыбышева.

Только Владимир Одоевский в фантазии "4338-й год" описал Москву, которая . слилась с Петербургом в один огромный идеальный город. Москва была слишком приземленной, чтобы стать местом действия каких-либо фантастических событий. Лишь один Пушкин первым (опять он!) однажды смело выбрал Москву для событий одной фантасмагории. Причем выбрал не Москву далекого четырехтысячного будущего, а Москву вполне ему современную и знакомую - переулок Никитских ворот, что "у Вознесения". Но более подробно об этом - ниже.

Нашему фантасту неуютно без конкретных географических координат, его так и тянет на Невский или на Тверскую. Да и вообще, есть ли хоть один вполне выдуманный город в русской литературе? Ну хотя бы один лилипутский Мильдендо, не говоря уж о великанском Лорбрульгруде Бробдингнега? Пожалуй, нет. Даже Глупов Салтыкова-Щедрина, даже Зурбаган Грина - лишь псевдонимы русской географии, в первом случае - Тверь, во втором - Феодосия.

Фантастика "Мастера и Маргариты" - крайняя, доведенная до демонологии. В переводе на исторически сложившиеся религиозные (и культурные) понятия это - темный потусторонний мир, который является созданием и орудием дьявола. За невероятными событиями, происходящими в Москве, обнаруживаются фантастические силы из иного мира. Таковы история с предсказанной гибелью Берлиоза, сеанс черной магии в Варьете, чертовщина, царящая в этом заведении, описание загадочной квартиры №50 и многие другие сцены в романе. Но сами эти силы (свита Воланда) выступают в сниженном, обыденном, комическом виде. На протяжении всего романа, за исключением финальных страниц с описанием полёта, фантастические персонажи наделены чертами, характерными для московских обывателей, это касается и их внешнего вида, и поведения.

В романе действует уже знакомый нам по другим произведениям писателя принцип "фантастики обыденной жизни" с его максимальным взаимопроникновением чудесного и обыденного.

Самый фантастический из фантастических романов Михаил Булгаков с самого начала его зарождения стал подавать как реальное событие. Работа над романом совпадает с литературной легендой, которую автор сочинял с не меньшим усердием. Это было в мае (вспоминает В. Лакшин рассказ Елены Сергеевны Булгаковой), в теплый вечер полнолуния на Патриарших прудах. "Представь себе, - начал Булгаков, - сидят, как мы сейчас, на скамейке два литератора ." И он рассказал ей завязку будущего романа о дьяволе, но не просто рассказал, а придал рассказу оттенок неясной всамделишности, накинул таинственный флер чертовщинки и "повел ее в какую-то странную квартиру, тут же, на Патриарших. Там их встретил какой-то старик в поддевке с белой бородой и молодой человек . Роскошная по тем временам еда - красная рыба, икра. Пока искали квартиру, Е.С. спрашивала: "Миша, куда ты меня ведешь?" На это он отвечал только "Тсс ." - и палец к губам. Сидели у камина. Старик спросил: "Можно вас поцеловать?" Поцеловал и, заглянув ей в глаза, сказал: "Ведьма". "Как он угадал?!" - воскликнул Булгаков. Потом, когда мы уже стали жить вместе, я часто пробовала расспросить Мишу, что это была за квартира, кто эти люди. Но он всегда только "Тсс ." - и палец к губам".

Похожие материалы:

Речевые характеристики героев пьес Виктора Антоновича Дьяченко
Через речевые характеристики, автор рисует образ современного ему передового молодого поколения достойным представителем которого является Чедаев. Его речь саркастична, не лишена лаконизма, что прослеживается в особой манере героя вести б ...

Дж. Оруэлл «1984»: Достойный продолжатель
Английский писатель-антиутопист середины ХХ века Джорж Оруэлл является одним из продолжателей той мощной традиции, заданной Замятиным. Поэтому его роман «1984» соответствует канонам написания классической утопии. «Роман Дж. Оруэлла(псевд ...

Пародийные имена в творчестве М.Е. Салтыкова - Щедрина, Козьмы Пруткова
Хорошо известно, что, когда какое-то явление или феномен культуры достигает определённого уровня, становится повсеместно известным и популярным, его начинают пародировать. Так и с говорящими именами. Мы уже отчасти касались того, что Гого ...