|
Осоргин — внимательный наблюдатель и талантливый бытописатель. В романе он изображает не только послеоктябрьские застенки, но и «нормальный» быт этого времени. В главе «Москва — девятьсот девятнадцатого» он описывает «экономические» печурки, микроскопические пайки тяжелого, липкого хлеба, «горклое пшено», подробно объясняет, как варить мерзлую картошку, как сделать фитиль для коптилки: «Всех фитилей лучше — старый башмачный шнурок» (236). В этих описаниях отразился личный опыт Осоргина. Однако в романе отражен мир «перевернутый», живущий вне нормальных законов бытия. «Перевернуто» в нем и все, что связано с понятием «быт»: «Как голод, как холод, как тиф — расстрелы стали явлением быта и тревожила мысль только ночью .» (230). Но если смерть становится бытом, то быт становится ежедневным подвигом, битвой, в которой жизнь противостоит смерти. Описание зимы 1919 г. завершается суровым выводом: «Была тяжела в тот год жизнь, и не любил человек человека. Женщины перестали рожать, дети-пятилетки считались и были взрослыми. В тот год ушла красота и пришла мудрость. Нет с тех пор мудрее русского человека» (237). С нашей точки зрения описания повседневности, подобные тем, которые содержатся в главах «Жмурики» и «Москва — девятьсот девятнадцатого», а также предельный трагизм переживаний находящихся «внутри» описанных ситуаций героев произведения и суровая сдержанность в передаче этих переживаний вызывают в памяти не полотна передвижников, а офорты Гойи и картины Апокалипсиса. Мертвое вытесняет живое. Осоргин называет Москву «умершим городом» (108). Средоточием сил смерти становятся Кремль и опора его, Лубянка, где льется кровь. Все персонажи, связанные с Кремлем, — это некая «нежить». Следователь Брикман безвинно осуждает па смерть Астафьева, отчасти чтобы скрыть, что он, Брикман, был когда-то меньшевиком и выступал против Ленина (222), но главным образом потому, что он зависим, болен, некрасив и слаб, и его сжигает зависть к Астафьеву — «крупному, красивому, здоровому человеку» (222). Брикману нужно убить Астафьева, чтобы, хотя бы на время, обрести силы и уверенность в себе. Как вампир, новая власть живет за счет чужих жизней. Кровь — это слово постоянно сопровождает людей Лубянки и Кремля. Брикман в кармане «носил скляночку с герметически закрывающейся крышкой, в которую и плевал» (223). Плевал, вероятно, кровью. Он уже не жилец. Палач-расстрельщик Завалишин, «страшный и тяжелый человек» (218), постепенно сходящий с ума от своей «работы» и пьянства, умрет в конце романа после вполне ординарной и благополучно завершившейся операции — истечет кровью: «Ее было много — страшно много — крови палача, которая не хотела свертываться. Врачебной науке месть крови незнакома. В скорбном листе больного значилось просто: "Dissolutio sanguinis"» (288). В романе Осоргина Брикману и Завалишину противостоит философ Астафьев, третий идеолог романа. Астафьев неспособен смириться с отсутствием свободы и попранием человеческого достоинства. Жестокость и бессмысленность войны и революции порождают в его душе не только горечь, но и неверие в жизнь. На какое-то время Астафьев становится шутом Смехачевым (так он называет себя, подрабатывая ради хлеба чтецом коротких рассказов на сценах рабочих клубов). Именно в эти тяжелые дни он встречается с бывшим пролетарием, человеком без нравственных устоев и неудачником Завалишиным — «рабочей слякотью» (157). Полный горечи и презрения к тому, что происходит вокруг, Астафьев в ответ на жалобы Завалишина советует: «Хотите себе дорогу пробить? Тогда будьте сволочью и не разводите нюни» (158). Возможно, именно этот «урок» Астафьева способствовал тому, что Завалишин стал палачом ЧК и к своему ужасу вынужден был расстрелять философа. Однако Астафьев преодолел свой скептицизм благодаря любви к Танюше. Он мог бы купить жизнь (Брикман предлагает ему сотрудничество), — но для Астафьева такой выход абсолютно невозможен. Свобода и человеческое достоинство для него важнее жизни. «Довольно ты мучился, довольно ворчал и довольно изображал из себя обезьяну», — говорит он себе в камере смертников (275) — здесь следует вспомнить обезьян, сохранивших жизнь, но утративших свободу в главе «Обезьяний городок». В отличие от Брикмана и Завалишина, готовых платить за жизнь любую цену и совершенно утративших человеческий облик, Астафьев мужественно встречает смерть, опираясь на лучшее в нравственном опыте человечества, в том числе на суждения Марка Аврелия и книгу Экклезиаста. В мире под властью Кремля и Лубянки нарушаются не только нормальные отношения между людьми, но деформируются даже время и пространство. Зимы 1918 и 1919 гг. длятся в романе бесконечно долго, хронотоп зимы-смерти — один из ведущих в романе. Именно жестокая и неестественно длинная зима описана в главе «Москва — девятьсот девятнадцатого», в которой предельно заострен основной конфликт романа — противостояние жизни и нежизни. При изображении Кремля преобладает мотив холода: холодный и мертвый Кремль противопоставлен живому Арбату: «Стоит Кремль, окруженный зубчатыми cтенами . Холодно высится Иван Великий, мертвый, как все сейчас мертвое: и пушка, и колокол, и дворцы. Всегда было холодно в Московском Кремле: только под Пасху к заутрене теплело. Но нет ни Пасхи, ни заутрени. А вот Арбат жив; идут по нему на Смоленский и со Смоленского .» (235). Похожие материалы: "Извозчик" Некрасова Дуэль как акт агрессии. История русской дуэли Истоки романтизма |
Художественное своеобразие романа «Сивцев Вражек»
Страница 4
О литературе » Обзор творчества М.А. Осоргина » Художественное своеобразие романа «Сивцев Вражек»
