Эпопейное содержание в "Тихом Доне" не вытеснило романного, личностного. Михаилу Шолохову как никому удалось показать сложность простого человека (интеллигенты же у него не вызывают симпатии, в "Тихом Доне" они в основном на третьем плане и говорят неизменно книжным языком даже с не понимающими их казаками). Страстная любовь Григория и Аксиньи, верная любовь Натальи, беспутство Дарьи, нелепые промахи стареющего Пантелея Прокофьича, смертельная тоска матери по не возвращающемуся с войны сыну (Ильиничны по Григорию) и другие трагические жизненные переплетения составляют богатейшую гамму характеров и ситуаций. Дотошно и, конечно, любовно изображаются быт и природа Дона. Автор передает ощущения, испытываемые всеми органами чувств человека. Интеллектуальная ограниченность многих героев восполняется глубиной и остротой их переживаний.

В годы войны и после нее.

В "Тихом Доне" писательский талант Шолохова выплеснулся во всю мощь - и почти исчерпался. Вероятно, этому способствовала не только общественная обстановка, но и все усилившееся пристрастие писателя к спиртному. Рассказ "Наука ненависти" (1942), агитировавший за ненависть к фашистам, по художественному качеству оказался ниже средних из "Донских рассказов". Несколько выше был уровень печатавшихся в 1943-1944 глав из романа "Они сражались за родину", задуманного как трилогия, но так и неоконченного (в 1960-е гг. Михаил Шолохов приписал "довоенные" главы с разговорами о Сталине и репрессиях 1937 в духе уже закончившейся "оттепели", они был напечатаны с купюрами, что вовсе лишило писателя творческого вдохновения). Произведение состоит преимущественно из солдатских разговоров и баек, перенасыщенных балагурством. В целом неудача Шолохова по сравнению не только с первым, но и со вторым романом очевидна.

После войны Шолохов-публицист отдал щедрую дань официозной государственной идеологии, однако "оттепель" отметил произведением довольно высокого достоинства - рассказом "Судьба человека" (1956). Обыкновенный человек, типично шолоховский герой, предстал в подлинном и не осознанном им самим моральном величии. Такой сюжет не мог появиться в "первую послевоенную весну", к которой приурочена встреча автора и Андрея Соколова: герой был в плену, пил водку без закуски, чтобы не унизиться перед немецкими офицерами, - это, как и сам гуманистический дух рассказа, было отнюдь не в русле официальной литературы, взращенной сталинизмом. "Судьба человека" оказалась у истоков новой концепции личности, шире - нового большого этапа в развитии литературы.

Вторая же книга "Поднятой целины", завершенная публикацией в 1960, осталась в основном лишь знаком переходного периода, когда гуманизм всячески выпячивался, но тем самым желаемое выдавалось за действительное. "Утепление" образов Давыдова (внезапная любовь к "Варюхе-горюхе"), Нагульнова (слушание петушиного пения, затаенная любовь к Лушке и т.д.), Разметнова (отстрел кошек во имя спасения голубей - популярных на рубеже 1950-1960-х гг. "птиц мира") и др. было подчеркнуто "современным" и не вязалось с суровыми реалиями 1930 года, формально остававшимися основой сюжета. .

Писательница Л.К. Чуковская в своем письме к Шолохову предсказала творческое бесплодие после его выступления на XXIII съезде КПСС (1966) с шельмованием осужденных за публикацию произведений за рубежом (первый процесс брежневского времени против литераторов) А.Д. Синявского и Ю.М. Даниэля. Предсказание полностью сбылось.

Но написанное Михаилом Шолоховым в лучшую его пору - высокая классика литературы 20 в. при всех недостатках, которыми отмечены даже наиболее выдающиеся его произведения.

Похожие материалы:

Сумароков как родоначальник трагедийного жанра
Литературную славу принесли Сумарокову трагедии. Он первый ввел этот жанр в русскую литературу. Восхищенные современники называли его “северным Расином”. Всего им написано девять трагедий. Шесть — с 1747 по 1758 г.: “Хорев” (1747), “Гамле ...

Художественное своеобразие творчества И.П. Токмаковой
И.Токмакова, блистательно владеющая мастерством игры в слова, игрой словами, продолжательница традиций К. Чуковского, А. Барто, С.Маршака, своей поэзией весьма интересна нам сегодня как теоретик и придумыватель лингвистических игрушек. А ...

Пространство и вещь как философско-художественные образы
Изучая пространство, Бродский оперирует не Эвклидовыми «Началами», а геометрией Лобачевского, в которой, как известно, параллельным прямым некуда деться: они пересекаются. И не то чтобы здесь Лобачевского твердо блюдут, но раздвинутый м ...