Характеры людей являются, по Лабрюйеру, не само­довлеющими разновидностями человеческой породы, но непосредственными результатами социальной среды, варьирующими в каждом отдельном случае постоянную свою основу. Скупые существовали и в античной Греции и в абсолютистской Франции, но само содержание скупости и ее проявления кардинальным образом меняются под воздействием изменившейся обще­ственной среды. Главная задача писателя заключается поэтому не столько в самом изображении скупости, сколько в исследовании причин, породив­ших данную ее форму. Поскольку различие характеров есть результат раз­личных реальных условий, постольку писателя интересуют сами эти усло­вия и их психологический эквивалент. Лабрюйер рисует характер на фоне данной среды, или, наоборот, в своем воображении воссоздает для какого-нибудь определенного характера породившую его среду. Так сознание личного достоинства представителя класса феодалов происходило в рамках кодекса дворянской чести. Однако строго охраняя свою честь, феодал попирал достоин­ство других людей—крепостных, горожан, купцов и т. д. По­нятие чести было пропитано сословным духом и нередко но­сило характер формального требования, к тому же имеюще­го силу лишь в узком кругу аристократов. Двойственный ха­рактер моральных норм феодала выступал самым грубым образом: он мог быть «верен слову» в отношении к сюзере­ну, но «верность слову» не распространялась на крестьян, горожан, купцов; он мог воспевать «даму сердца» и насило­вать крепостных девушек; унижаться перед вельможей и «гнуть в бараний рог» своих подданных. Жестокость, грубое насилие, грабеж, пренебрежение к чужой жизни, тунеядст­во, насмешливое отношение к уму — все эти моральные ка­чества прекрасно уживаются с представлением о дворянском достоинстве и чести.

Дама, по мнению Лабрюйера, могла быть образцом светского этикета, и она же без стыда разде­валась при слугах, могла проявить самый необузданный гнев; в отношении служанки и т. п.

Вместе с историческим развитием нравственность буржуа постепенно теряет свои отдельные положительные моменты. Ее, по меткому выражению Гегеля, как бы остав­ляет «дух истории». Социальная практика правящего класса, казалось, подтверждала пессимистические представления о «порочной» природе человека: «меняется все—одежда, язык, манеры, понятия о религии, порою даже вкусы, но человек всегда зол, непоколебим в своих порочных наклонностях и равнодушен к добродетели»[4,225]. Храбрость, верность, честь — эти и другие моральные установления становятся чисто формальными, теряют живую связь с историческим развитием. Феодальная мораль выхолащивается, приобретая характер требования этикета, внешнего «приличия». Хороший тон, мо­да, манеры формализуют аристократическую нравственность. Честь становится чисто формальным по содержанию мораль­ным принципом. Этот характер аристократического мораль­ного кодекса был жестоко высмеян в период назревавших буржуазных революций. Во французской буржуазной рево­люции М. Робеспьер, например, требовал заменить честь — честностью, власть моды—властью разума, приличия—обя­занностями, хороший тон — хорошими людьми и т. п.[6,59]. «Ли­цемерие есть дань, которую порок платит добродетели», — с сарказмом отмечал Лабрюйер наблюдая нравы фран­цузской аристократии. Там, где аристократическая мораль сохранилась до наших дней, косный и формальный характер ее норм особенно очевиден[4,231].

Двойственный характер моральных норм буржуа исто­рически выступал довольно открыто, без прикрас. Это накла­дывало отпечаток и на те аристократические «добродетели», которыми впоследствии восхищались реакционные романти­ки, идеализировавшие нравственность. Проница­тельный Лабрюйер понял это, остроумно сформулировав горький афоризм: «Наши добродетели—это чаще всего искусно переряженные пороки»[4,252]. Особенно лицемерно было поведение духовных феодалов, вынужденных в силу необхо­димости проповедовать «христианские добродетели». Пропо­ведуя бескорыстие, они отличаются исключительным сребро­любием, восхваляя умеренность и умерщвление плоти, пре­даются обжорству и стремятся к роскоши; проповедуя воз­держание-развратничают; требуя искренности—лгут и обманывают.

Аморализм был распространен не только среди высших прослоек. Процветала грубая жестокость, произвол и презрение к человеческой жизни. Исторические хроники убедительно свидетельствуют о том, что на практике мораль собственного класса играла незначительную роль в поведе­нии аристократической знати.

Глубокая противоречивость со­циального прогресса придавала развитию нравственности трагическую иронию. Класс феодалов, пы­таясь удержать власть, усиливают эксплуатацию крепостного крестьянства, дей­ствуют под нажимом самых низких, мерзких страстей. Эти действия даже с точки зрения общепринятой морали той эпохи («отцы—дети») имели безнравственный характер, вели к разгулу жестокости, зверства, издевательств и кровопро­литию. Однако это усиление эксплуатации вызывало, в конце концов, сопротивление крестьян. Оно могло идти в двух на­правлениях: во-первых, за уменьшение или полное уничто­жение феодальной эксплуатации и, во-вторых, через увели­чение доходности крестьянского хозяйства и сокращение от­носительного размера той части доходов, которую присваивал феодал. Б. Ф. Поршнев в своем исследовании убедительно показывает, что крестьянство делало немало усилий в этом втором направлении[7,279]. Исторические послед­ствия этих усилий, внешне довольно незаметных и обыден­ных, имели громадное историческое значение. Они способ­ствовали развитию производительных сил и, в конечном ито­ге, явились одной из предпосылок возникновения капитали­стического способа производства. Так нравственные пороки правящего класса через целую цепь социальных зависимо­стей выступают как «рычаги» исторического развития.

Похожие материалы:

Художественное своеобразие романа «Сивцев Вражек»
Первый роман Осоргина «Сивцев Вражек» (1928г.) был напечатан во Франции и принес писателю мировую известность. Сразу же после выхода он был переведен на основные европейские языки, в том числе славянские. Большой успех он имел в Америке, ...

О художественном мастерстве Л. Н. Толстого
Первая часть второго тома начинается описанием приезда Николая Ростова домой. Следует обратить внимание, как «подслушал» Толстой такие близкие и понятные всем нам чувства человека, возвращающегося к родным местам после долгой разлуки. Нет ...

Символический смысл лирических шедевров поэтов серебряного века
«Символ только тогда истинный символ, - считал теоретик символизма Вячеслав Иванов, - когда он неисчерпаем в своем значении». «Символ – окно в бесконечность», - вторил ему Ф. Сологуб. «Серебряный век» - проявление духовного и художествен ...