Затем приятели заходят в один из домов, потом в другой, третий — и Васильева, никогда до этого не посещавшего публичных домов, больше всего поражает тупость, равнодушие, безвкусица того, что он видит: «Все было обыкновенно, прозаично и неинтересно», — вот итог, к которому он приходит. Но сам он далек от равнодушия. Напротив, он потрясен до глубины души. «И как может снег падать в этот переулок! — думал Васильев. — Будь прокляты эти дома!» Его уже начинают пугать самые обыкновенные вещи. «Ему было страшно потемок, страшно снега, который хлопьями валил на землю и, казалось, хотел засыпать весь мир».

Этот снег становится лейтмотивом рассказа. Более того, по выходе рассказа из печати сам Чехов особенное - внимание уделял реакции читателей на эту пейзажную деталь. «Припадок» был прочитан артистом Давыдовым в Литературном обществе и вызвал большое одобрение собравшихся, но, сообщая об этом в письме к Суворину, Чехов все же с каким-то грустным упреком по адресу слушателей указал: «Описание первого снега заметил один только Григорович» (Чехов имеет в виду фразу из письма последнего: «Я бесился, что никто не оценил строчку 6-ю на 308-й странице». Указанная строчка и заключает в себе знакомые нам слова: «И как не стыдно снегу падать в этот переулок!».

Чем следует объяснить превращение Чеховым падающего первого снега в лейтмотив, сугубое внимание его к этой пейзажной детали и ревнивое отношение к реакции на нее читателей? Полагаю, что ее серьезной ролью в рассказе. Потому что она противопоставлена колориту улицы публичных домов: «Все было обыкновенно, прозаично и неинтересно», между тем как «в душу вместе со свежим, легким морозным воздухом просилось чувство, похожее на белый, молодой, пушистый снег».

Еще пример: «В комнатах было душно, а на улицах вихрем носилась пыль, срывало шляпы. Весь день хотелось пить». Некуда было деваться».

Так начинается вторая глава «Дамы с собачкой», где описано, как увенчиваются успехом старания привычного к адюльтерным победам Гурова завязать короткий курортный романчик с миловидной одинокой женщиной. И уже самая неприютность этого душного дня, словно мимоходом обозначенная у Чехова, кидает какую-то тревожную тень на то, что последует за началом. Далее происходит их сближение, к которому «дама с собачкой» отнеслась с удивившей Гурова серьезностью; они покидают номер гостиницы, выходят на пустынную набережную и, взяв извозчика, едут в Ореанду.

«В Ореанде сидели на скамье, недалеко от церкви, смотрели вниз на море и молчали. Ялта была едва видна сквозь утренний туман, на вершинах гор неподвижно стояли белые облака. Листва не шевелилась на деревьях, кричали цикады, и однообразный глухой шум моря, доносившийся снизу, говорил о покое, о вечном сне, какой ожидает нас. Так шумело внизу, когда еще тут не было ни Ялты, ни Ореанды, теперь шумит и будет шуметь так же равнодушно и глухо, когда нас не будет. И в этом постоянстве, в полном равнодушии к жизни и смерти каждого из нас кроется, быть может, залог нашего вечного спасения, непрерывного движения жизни на земле, непрерывного совершенства. Сидя рядом с молодой женщиной, которая на рассвете казалась такойкрасивой, успокоенный и очарованный в виду этой сказочной обстановки — моря, гор, облаков, широкого неба, Гуров думал о том, как в сущности, если вдуматься, все прекрасно на этом свете, все, кроме того, что мы сами мыслим и делаем, когда забываем о высших целях бытия, о своем человеческом достоинстве».

Мы читаем этот пейзаж, те мысли, которые он рождает в голове Гурова, и уже предчувствуем, что прежний Гуров — герой курортных интрижек и мимоходного срывания удовольствий — кончился, что в душе его открылась новая страница, на прежние совершенно не похожая, очень нелегкая, глубоко драматическая, но достойная человека. И как душный неприютный день гармонировал в чем-то с прежним Гуровым, так с новым Гуровым как-то неуловимо сливаются море, горы, облака, широкое небо ореандинского утреннего пейзажа. Угрюмый безотрадный сахалинский пейзаж в финале рассказа «Убийство». «Каторжные, только что поднятые с постелей, сонные, шли по берегу, спотыкаясь в потемках и звеня кандалами. Налево был едва виден высокий крутой берег, чрезвычайно мрачный, а направо была сплошная беспросветная тьма, в которой стонало море, издавая протяжный, однообразный звук: « а .а… а . а .».

Похожие материалы:

Поэтика быта и повседневности в мелодраме: на примере романа Е. Вильмонт "Мимолетности, или Подумаешь, бином Ньютона!"
Екатерина Николаевна Вильмонт – одна из самых популярных российских писательниц, работающих в жанре женской прозы. Ее книги любимы читательницами по всей России и на протяжении нескольких лет являются лидерами продаж. Екатерина Вильмонт ...

Тихий Дон
Во второй книге романа Михаила Шолохова «Тихий Дон» мы встречаемся с эпизодом, в котором генерал Корнилов рассказывает о сне, увиденном им накануне. Хотя возможность того, что нечто подобное действительно могло присниться генералу Корнило ...

Генрик (Хенрик) Иоган Ибсен (норв. Henrik Johan Ibsen; 20 марта 1828, Шиен - 23 мая 1906, Кристиания) - выдающийся норвежский драматург, основатель европейской "новой драмы". Занимался так
"Кукольный дом (пьеса)" Самой популярной пьесой Ибсена в России стал "Кукольный дом" (Et Dikkehjem, 1879). Декорации квартиры Хельмера и Норы погружают зрителя или читателя в мещанскую идиллию. Её разрушает поверенный ...