|
На это он прямо указал в упомянутом письме к брату Александру о рассказе «Счастье»: воздействие на читателя, на его восприимчивость, — то самое, чего поэт достигает стихами, то есть той силы воздействия, которая заключена в ритме, чем бы это явление ни объяснялось. Можно с полным основанием утверждать, что Чехов, мало сказать, думал о своем читателе, работая над вещью, — мысль о читателе его попросту не покидала. Мы уже видели, какое громадное значение он придавал тому, что его современный читатель был, по представлению Чехова, бесстрастен. Прав ли он был или ошибался — в данном случае это безразлично. Одно несомненно: его творческие приемы были обращены на то, чтобы вывести читателя из состояния бесстрастия и возбудить в нем активность. Один из таких приемов — стремление создать в произведении волнующую атмосферу, которая незаметно охватывала бы читателя, усиливала его восприимчивость, повышала эмоциональность. Музыкальность и призвана была выполнять эту роль. Музыкальность стиля Чехова выражалась не в одной лирической ритмике фразы. Не менее характерен в этом отношении прием внезапного переключения тональности стиля, подобно тому, как переключается тональность в музыкальном произведении. Всего чаще Чехов этого достигал внедрением в строй речи какой-нибудь одной фразы - совершенно иного тембра, иной окраски. Такого рода прием мы встречаем еще в раннем (1883) рассказе Чехова «Осенью». Кабацкая обстановка; холодная ненастная осенняя ночь; спившийся человек, у которого жизнь похитила последнее воспоминание о минувшем счастье — медальон с изображением любимой женщины…. „Холод становился все сильней и сильней, и, казалось, конца не будет этой подлой темной осени. Барин впивался глазами в медальон и все искал женское лицо…. Тухла свеча…. «Весна, где ты?». Читатель не должен скользить по накатанной дорожке однообразного ритма; ритм предназначен повышать восприимчивость читателя, а не убаюкивать его. И вот налаженный было ритм получил здесь внезапный толчок. Точно такое же значение имеет этот прием пятнадцать лет спустя в «Доме с мезонином», в заключительном возгласе: «Мисюсь, где ты?» В «Тоске» Чехов с беспримерной смелостью введет в изложение речи извозчика Ионы фразу из «Горе от ума» (Чехов очень ее любил и часто употреблял и в рассказах и в письмах), такую чужеродную и книжную, такую «неуместную» в этом контексте скорбных жалоб извозчика, потерявшего сына, но этим-то внезапным звучанием заставляющую читателя встрепенуться: «скоро будет неделя, как умер сын, а он еще путем не говорил ни с кем». Нужно поговорить с толком, с расстановкой». Надо рассказать, как заболел сын, как он мучился, что говорил перед смертью, как умер…» и т. д. В «Осени» и в «Доме с мезонином» Чехов в финальных словах рассказа переключает настроение читателя; в других случаях такая чужеродная фраза появляется в начале или в середине повествования, —во всех случаях прием по существу один и тот же: внезапное переключение тональности. В «Мужиках» IX глава начинается одинокой лирической фразой: «О, какая суровая, какая длинная зима!», после чего автор продолжает в совершенно ином эпическом стиле: «Уже с Рождества не было своего хлеба и муку покупали. Кирьяк, живший теперь дома, шумел по вечерам .» (IX, 219) и т. д. В рассказе «В овраге» Чехов описывает, как кроткая Липа возвращается домой с телом своего погибшего ребенка. Изображен пейзаж, встречные прохожие и проезжие. «Липа шла быстро, потеряла с головы платок». Она глядела на небо и думала о том, где теперь душа ее мальчика: идет ли следом за ней, или носится там вверху, около звезд, и уже не думает о своей матери? О, как одиноко в поле ночью, среди этого пения, когда сам не можешь петь, среди непрерывных криков радости, когда сам не можешь радоваться, когда с неба смотрит месяц, тоже одинокий, которому все равно — весна теперь или зима, живы люди или мертвы….». Похожие материалы: Прорыв Особенности поэтического слова Анны Ахматовой. Любовная лирика Ахматовой А.И. Куприн (1870—1938) |
Критика о А.П. Чехове
Страница 9
О литературе » Критика о А.П. Чехове
