Дуэль в "Княжне Мери" не похожа ни на один известный нам поединок, потому что в ее основе — бесчестный заговор драгунского капитана.

Конечно, драгунский капитан и не помышляет, что эта дуэль может кончиться трагически для Грушницкого: он сам заряжал его пистолет и не зарядил пистолета Печорина. Но, вероятно, он не помышляет и о воз­можности гибели Печорина. Уверяя Грушницкого, что Печорин непременно струсит, драгунский капитан и сам этому поверил. Цель у него одна: позабавиться, пред­ставить Печорина трусом и тем опозорить его. Угрызения совести ему неведомы, законы чести тоже.

Все, что происходит перед дуэлью, обнаруживает полную безответственность и глупую самоуверенность драгунского капитана. Он убежден, что события пойдут по его плану. А они разворачиваются иначе и, как всякий самодовольный человек, лишившись власти над событиями, капитан теряется и оказывается бессильным.

Впрочем, когда Печорин и Вернер присоединились к своим противникам, драгунский капитан еще был уверен, что руководит комедией.

- Мы давно уж вас ожидаем, — сказал драгунский капитан с иронической улыбкой.

Я вынул часы и показал ему.

Он извинился, говоря, что его часы уходят".

Ожидая Печорина, капитан, видимо, уже говорил своим друзьям, что Печорин струсил, не приедет, — та­кой исход дела вполне бы его удовлетворил. Но Печорин приехал. Теперь по законам поведения на дуэлях — секундантам полагалось начать с попытки примирения. Драгунский капитан нарушил этот закон, Вернер — вы­полнил.

"— Мне кажется, — сказал он, — что, показав оба готовность драться и заплатив этим долг условиям чести, вы бы могли, господа, объясниться и кончить это дело полюбовно.

— Я готов", — сказал Печорин.

"Капитан мигнул Грушницкому" . Роль капитана в дуэли гораздо опаснее, чем может показаться. Он не только придумал и осуществил заговор. Он олицетворяет то самое общественное мнение, которое подвергнет Грушницкого насмешкам и презрению, если он отка­жется от дуэли.

В течение всей сцены, предшествующей дуэли, драгунский капитан продолжает играть свою опасную роль. То он "мигнул Грушницкому", стараясь убедить его, что Печорин трусит — и потому готов к примирению. То "взял его под руку и отвел в сторону; они долго шеп­тались ."

Если бы Печорин на самом деле струсил — это было бы спасением для Грушницкого: его самолюбие было бы удовлетворено, и он мог бы не стрелять в безоружного. Грушницкий знает Печорина достаточно хорошо, чтобы понимать: он не признает, что был ночью у Мери, не откажется от утверждения, что Грушницкий клеветал. И все-таки, как всякий слабый человек, попавший в сложное положение, он ждет чуда: вдруг произойдет что-то, избавит, выручит .

Чуда не происходит. Печорин готов отказаться от дуэли — при условии, что Грушницкий публично отка­жется от своей клеветы. На это слабый человек отвечает: "Мы будем стреляться".

Вот так Грушницкий подписывает свой приговор. Он не знает, что Печорину известен заговор драгунского капитана, и не думает, что подвергает опасности свою жизнь. Но он знает, что тремя словами: "Мы будем стреляться" — отрезал себе дорогу к честным людям. Отныне он — человек бесчестный.

Печорин еще раз пытается воззвать к совести Грушницкого: напоминает, что один из противников "непременно будет убит". Грушницкий отвечает: "Я же­лаю, чтобы это были вы ."

"А я так уверен в противном .", - говорит Печорин, сознательно отягощая совесть Грушницкого.

Если бы Печорин разговаривал с Грушницким наедине, он мог бы добиться раскаяния или отказа от дуэли. Тот внутренний, неслышный разговор, который идет между противниками, мог бы состояться; слова Печорина доходят до Грушницкого: "во взгляде его было какое-то беспокойство", "он смутился, покраснел" — но разговор этот не состоялся из-за драгунского капитана.

Похожие материалы:

Полисемия (многозначность)
В словарном составе русского языка имеются слова с одним лексическим значением. Они называются однозначными или моносемантическими (греч. monos 'один', semantikos 'означающий'). Так, с одним значением выступают слова грамматика, алгебра, ...

Теоретические аспекты художественной фантастики. Сущность и история фантастики как жанра художественной литературы, фантастические допущения
Фантастика – разновидность мимесиса, в узком смысле – жанр художественной литературы, кино и изобразительного искусства; её эстетической доминантой является категория фантастического, состоящая в нарушении рамок, границ, правил репрезента ...

Распад имажинизма. Роспуск имажинизма
Плохое настроение Есенина, вызванное заграничным путешествием, возвращение домой совсем не улучшило, а даже наоборот, сделало еще хуже: обычная ссора на бытовом уровне закончилось коренным изменением в жизни Сергея Александровича. Дело в ...