Библейские главы романа и их смысл. «В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром» в крытую колоннаду дворца Ирода Великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат, чтобы увидеть воочию смутьяна, нарушителя спокойствия в его владениях, бродячего философа Га-Ноцри Иешуа. Есть такое место в Евангелии, где Пилат допрашивает Иисуса. Именно библейский Пилат стал прототипом художественного образа в романе. Но Булгаков пошел своим путем. Пилат в Библии не участвует в заговоре против Богочеловека, однако, боясь бунта черни и не желая ссориться с первосвященником, «умыл руки перед народом и сказал: невиновен я в смерти Праведника сего» . «отпустил им Варраву, а Иисуса предал на распятие». Булгаков, рисуя психологический портрет Пилата, борьбу в его душе двух начал: человеческого и палача, показал трагедию человека, облеченного властью и имеющего реальную силу защитить того, в ком «состава преступления не нашел». Хотя разве не крамола со стороны Иешуа утверждать: «Всякая власть является насилием над людьми»? Простодушный, мягкий, искренний, он является контрастом Пилату, с его каменностью, «бешеным голосом», сменой настроений и криком: «Царство истины никогда не настанет!» Пилату все же жаль Иешуа, и он хочет склонить жертву на компромисс и заставить отказаться от характеристики великого кесаря, но Иешуа не может лгать: «Бог один, в него я верю». Фигуры обоих споривших трагичны: один казнен, пройдя через физические и нравственные испытания (народ кричал: «Распни!»); другой — осознал себя участником преступления, отступившись от Бога и истины, погиб как личность. Булгаковская мысль бескомпромиссна: для тоталитарного режима опаснее всех уголовников, убийц, казнокрадов всегда будет философ, поэт, бессребреник, противопоставляющий этому режиму царство вечной истины. Но, расправившись с такими, как Иешуа, государство погружается во тьму бездуховности. («Тьма накрыла великий город, как будто он не существовал на свете».) www.psychologyrise.ru

Библейский сюжет в романе обнажал вневременную проблему: ВЛАСТЬ—ПОЭТ—НАРОД и в эпоху разрушения храмов и кровопролития возвращал современникам Булгакова свет учения Христа.

Москва 30-х гг. в романе «Мастер и Маргарита» предстает в колоритно написанных эпизодах: «Вечер в Доме литераторов», «События в жилтовариществе на Садовой», «Сеанс волшебной магии в варьете». Это Москва советская. По всему роману рассыпаны приметы нового времени: Соловки как реальная угроза наказания, шпиономания («он никакой не интурист, а шпион»), обязательное членство в профсоюзе (Ивана Бездомного спросили в больнице, член ли он профсоюза), доносы и стукачество по телефону (Коровьев и его проделки), тотальные проверки документов («А у вас есть документик?»), вранье с эстрады, секретные наблюдения за гражданами, непечатание «опасных» книг, магазины для «богатых», буфеты с несвежими продуктами, аресты. Как известно, на терновнике не растет виноград (библейские символы). Мудрено собрать с колючих ветвей сталинизма добрую ягоду; на древе тоталитаризма можно было собрать лишь колючий репейник. Возьмем, к примеру, ассоциацию московских литераторов, обосновавшуюся в «Доме Грибоедова». Туда приходили за творческой путевкой в Ялту, поиграть в биллиард, встать в очередь на квартиру и, конечно, вкусно поесть и поплясать: «Ударил знаменитый грибоедовский джаз. Покрытые испариной лица как будто засветились, показалось, что ожили на потолке нарисованные лошади . и вдруг, как бы сорвавшись с цепи, заплясали оба зала . Заплясал Глухарев с поэтессой Тамарой Полумесяц, заплясал Квант, заплясал Жуколов-романист с какой-то киноактрисой в желтом платье. Плясали: Драгунский, Чердакчи, маленький Денискин с гигантской Штурман Жоржем . плясали неизвестной профессии молодые люди в стрижке боксом, с подбитой ватой плечами, плясал какой-то очень пожилой с бородой, в которой застряло перышко зеленого лука . Где-то в рупоре голос командовал: «Карский раз! Зубрик два! Фляки господарские!!!» Перед нами шабаш ведьм, огненная пляска, грохот джаза, завывающие голоса — словом, вакханалия счастливых обладателей билета с золотым тиснением: «Член писательской .» Да это воскресшие на губернском балу герои Гоголя, «мертвые души». Злодогические уподобления, фамилии-афиши и прочие художественные детали рисуют незабываемый сатирический образ литературной элиты, куда не могло быть доступа Мастеру. Зависть, подсиживание, карьеризм, умение устроиться, ненависть к талантливым, хамелеонство — вот нравственный портрет тех, кто делал литературу по социальному заказу. «Страстишки нагадить ближнему» в среде бесталанных, примитивных людей становятся нормой.

Похожие материалы:

Сентиментализм в английской литературе.
Глядя сейчас с позиций XXI века на литературное наследие Англии двухсотлетней давности, можно без преувеличения сказать, что одним из наиболее значительных явлений в литературе той поры было творчество Лоренса Стерна. Две его книги «Жизн ...

«Родное слово» как национальная русская книга
Одним из выдающихся произведений Ушинского является его учебник «Родное слово», состоящий из трех книг и впервые изданный в 1864 году. «Родное слово» пользовалось такой популярностью, что вплоть до самой революции издавалось каждый год по ...

Лицо Достоевского
В. С. Соловьев: Это лицо сразу и навсегда запечатлевалось в памяти, оно носило на себе отпечаток исключительной духовной жизни. Замечалось в нем и много болезненного - кожа была тонкая, бледная, будто восковая. Лица, производящие подобно ...