|
Когда ж почую близость похорон, Приду сюда, где белые ромашки, Где каждый смертный свято погребен В такой же белой горестной рубашке. Смерть как приобщение к «святости прежних лет» – разрешает ли поэт найденным образом саму проблему? Конечно, нет! До конца примириться с неизбежностью ухода человека в небытие он не может. Но крика отчаяния нет в рубцовских стихах о смерти. Вот короткое стихотворение позднего периода: Село стоит На правом берегу, А кладбище – На левом берегу. И самый грустный все же И нелепый Вот этот путь, Венчающий борьбу И все на свете, – С правого На левый, Среди цветов В обыденном гробу… У Рубцов вовсе нет желания поразить новой мыслью или уникальной метафорой. Автор добивается гораздо большего: в негромких и тонких эпитетах («нелепый», «обыденный»), в выверенной интонации – бережной и одновременно сдержанно-ироничной – слышится голос сполна вкусившего утрат и помудревшего человека. Не стоит, однако, думать, что Рубцов не был способен писать иначе. То же кладбище могло предстать под его пером вовсе не утишающим и утешающим, а ужасающим, парализующим душу, как, например, в стихотворении «Седьмые сутки дождь не умолкает» (1966). Картина весеннего половодья здесь гиперболизируется, разрастаясь едва ли не до масштабов потопа («И реками становятся дороги, / Озера превращаются в моря») и приобретает поистине апокалиптический характер: На кладбище затоплены могилы, Видны еще оградные столбы, Ворочаются, словно крокодилы, Меж зарослей затопленных гробы, Ломаются, всплывая, и в потемки Под резким неслабеющим дождем Уносятся ужасные обломки И долго вспоминаются потом… Такое нарушение гармонии, гибель «святости прежних лет» под напором слепой стихии особенно страшны для Рубцова: «И долго вспоминаются потом». Друзья вспоминают, что он был мнительным человеком. Через четыре года после создания этого стихотворения, написав свою знаменитую пророческую строчку «Я умру в крещенские морозы», поэт не в силах был освободиться от поразившей его когда-то картины и, словно испытывая душу и волю, примерял увиденное на себя: Из моей затопленной могилы Гроб всплывет, забытый и унылый, Разобьется с треском, и в потемки Уплывут ужасные обломки. И все-таки это – исключения. Они потому и выделяются так резко, что окружают их совсем другие стихи. Любимая стихия Рубцова – ветер. И даже если он приносит грозу, воспринимающуюся как «зловещий праздник бытия» («Во время грозы»), то лишь затем, «чтоб удивительно /Светлое утро/ Встретить, как светлую весть!» («После грозы»). Чаще всего ветер пробуждает спящую в природе память истории, и природа начинает говорить, взвывая к тем, кто умеет слушать («О чем шумят…», «Сосен шум», «В старом парке» и другие стихотворения). Лирический герой Рубцова как раз и обладает таким особым даром и напрямую заявляет об этом: «Я слышу печальные звуки, / Которых не слышит никто». Чаще всего голос истории, пробуждаемый ветром, слышен в тиши ночи, и герой, ждущий его, признается: «Я так порой не спать люблю!» Да как же спать, когда из мрака Мне будто слышен глас веков… («Сосен шум», 1967). Заканчивается цитируемое стихотворение строфой, которая при внимательном чтении помогает понять, почему 35 рубцовских лет кажутся вместившими в себя намного больше и почему он был порой так сложен в «дневном», бытовом общении: Пусть завтра будет путь морозен, Пусть буду, может быть угрюм, Я не просплю сказанье сосен, Старинных сосен долгий шум… Целостный художественный мир Рубцова взывает к целостному, органичному его рассмотрению, анализу. Попытаемся именно таким образом прочитать одно из лучших стихотворений поэта – «По мокрым скверам проходит осень» (1964): По мокрым скверам проходит осень, Лицо нахмуря! На громких скрипках дремучих сосен Играет буря! Похожие материалы: Тема «Природа и человек» в произведениях Некрасова Коран и арабская литература Образ положительно прекрасного человека в творчестве Ф.М.Достоевского |
Лирический герой рубцовских стихов
Страница 2
О литературе » Тема дороги в творчестве Николая Рубцова » Лирический герой рубцовских стихов
