Фантастическая реальность в романе М. Булгакова "Мастер и Маргарита"
Страница 7
О литературе » Особенности поэтики романов М. Булгакова в системно-типологическом аспекте » Фантастическая реальность в романе М. Булгакова "Мастер и Маргарита"

У тьмы высокая цель. Какая? Сатана явился в Москву для страшного суда.

Вот откуда этот самый первый эпитет романа: однажды весною, в час небывало жаркого заката . Сравните с ветхозаветным: "Ибо вот придет День, пылающий как печь". Судный день второго пришествия.

Эта парадоксальная апокалиптическая роль судьи делает тьму если и не светом, то очищающим огнем. И в этом булгаковском ракурсе Воланд, вершащий праведный суд над грешниками и дарующий вечную жизнь (!) Маргарите и мастеру, занимает на престоле Страшного суда место самого Спасителя. Такой образ сатаны находится в одиозном противоречии с православной традицией, с тем же Евангелием, где разделение света и тьмы проведено тотально и безусловно, и думается, что булгаковская амбивалентность бога и дьявола - это скорбный плод его трагической жизни.

Итак, романная Москва становится местом Страшного суда и тем самым замыкает новозаветную линию событий, которые начались в иудейском Ершалаиме.

Панорама великого Ершалаима, столь магически выпукло воссозданная в романе, восходит не только к археологической мысли профессора Макавейского (друга семьи Булгакова-отца), но еще и к детским впечатлениям автора от грандиозной панорамы "Голгофа. Иерусалим в момент распятия Иисуса Христа", которая была сооружена в Киеве в начале нашего века. Именно тогда тень будущего творения упала на юношу, и в нем забрезжил далекий роман. "Знаешь, где я сейчас был? - спрашивал он сестру и сам отвечал: - На балу у Сатаны".

Еще тогда он подавал свои фантазии в реалистическом соусе мистификации. По свидетельствам современников, киевская панорама Иерусалима впечатляла зрителей масштабом и мастерством исполнения. Вот откуда берет исток писательская сила личного "впечатления, зримая картина дворца Ирода, крылатые боги над гипподромом, великая глыба иерусалимского храма с чешуйчато-драконовой крышей, Хасмонейский дворец с бойницами, золотые статуи в римском духе, страшная Антониева башня . Топография Ершалаима воссоздается Булгаковым с не меньшей археологической тщательностью, чем Москва, но до великой пятничной ночи на страстную субботу два "ненавидимые" города существуют пока раздельно, хотя и в русле единого события.

Слиянию двух городов в один Вечный город предшествует целый ряд важных смысловых перекличек, и идут они по нарастающей.

Прежде всего, для Булгакова Ершалаим - это город злобы и греха, Содом накануне сокрушительного нравственного падения, за которым последует кара и физическое разрушение. "Вспомни мое слово, первосвященник, - обрушивает свой гнев на Кайфу Пилат, - увидишь ты не одну когорту в Ершалаиме, нет! Придет под стены города полностью легион Фульмината ." И Булгаков "предсказывает" устами своего героя то реальное историческое разрушение Иерусалима в иудейской войне, которое и произошло через сорок лет после распятия Христа, когда армия Тита штурмом взяла Иерусалим, и 6 августа 70-го года сгорела его главная святыня - храм. Булгаковский Ершалаим, не узнавший пророка, - город накануне гибели. То же ощущение близкой катастрофы витает и над булгаковской Москвой 1929 года. Один и тот же знак беды стоит над ними - круглая луна весеннего полнолуния, одна и та же туча с грозой висит "в душном небе, и так же с запада наползает на праздничную майскую столицу черная бездонная мгла Средиземного моря.

Кроме этих броских примет, для понимания авторского замысла важна и временная соотнесенность двух событий: ершалаимской мессианы и московской дьяволиады. Как известно, в первых редакциях романа Булгаков напрямую связывал события ветхозаветной Пасхи 30-го года нашей эры с майской пасхой 1929-го[6], но позднее отказался от прямой и жесткой привязки - московская сатаниана не укладывалась в ершалаимский отрезок времени - осталась лишь кардинальная привязка - Пасха и общий финал, наступающий в ночь на воскресение. Но сколько отчаянной иронии в этом временном сопоставлении . пасхальным праздником стал Страшный суд, а крестить Москву "огнем и духом" вместо Спасителя явился Сатана . В этом эмоциональном нервическом соусе собственной же идеи видны колебания Булгакова по отношению к своей мысли.

Ироническое колебание, экзальтированная нервозность чувствуются с первых же строк романа, где снова в мир явился некто и его не узнают на Патриарших новые книжники. Воланд, карающий зло, дьявол, рассказывающий от себя евангелие, то есть сатана-евангелист (!) - все это не могло обойтись без душевных смятений автора и не отразиться на раздраженной атмосфере романа. В нервозности повествования сквозит порой желание освистать сатану.

По мере движения романа к финалу количество роковых совпадений между обреченным Ершалаимом и трагикомической Москвой тревожно нарастает. Евангельская глубина прочитывается уже и на уровне мелких деталей, снова и снова подчеркивается Булгаковым сакральность московской части текста: "рифмуются" балкон прокуратора во Дворце Ирода Великого и балкон клиники ирода Стравинского под Москвой; нельзя не заметить перекличку и двух садов романа в романе - Гефсиманского у стен Ирода Аргиппы в Ершалаиме и Александровского сада у Кремлевской стены. И там и здесь происходит встреча героя с приговором Провидения: в Саду Иешуа начинает свой путь на крест, там же Иуда получает заслуженную кару (кара как свидание с женщиной-смертью). В саду Маргарита, явившись на свидание с мастером (последний раз они сидели на этой скамейке, здесь), узнает от Азазелло, что инфернальный мир реален и что судьба ее решена; перекликаются в романе и два единственных водоема - Патриарший и Соломонов пруд. Первый, на берегу которого литераторы умирают от жажды, по высшему счету не имеет ни капли влаги, а второй - полон крови. "Не водой из Соломонова пруда напою я тогда Ершалаим! Нет, не водою! - восклицает Пилат, - . а кровью".

Страницы: 2 3 4 5 6 7 8 9 10


Похожие материалы:

Ф.М. Достоевский «Преступление и наказание»
Использовал символику чисел и реалист Достоевский. Слова Раскольникова о том, что в Петербурге детям «нельзя оставаться детьми», что «семилетний» уже «развратен и вор» особо значимы потому, что до семи лет ребёнок в христианской традиции ...

Реалистическое изображение человека.
Самым значительным литературным произведением последней четверти XVII в. является книга Лабрюйера «Характеры и нравы этого века» Жан де Лабрюйер (1645—1696) происходил из семьи небогатых горожан, может быть и имевшей в прошлом дво­рянск ...

Проблема нравственности в современной литературе
Сегодняшний мир установил определенные мерки, по которым оцениваются достоинства человека ХХI века. Критерии эти условно можно разделить на две категории: духовные и материальные. К первым относятся доброта, порядочность, готовность к са ...